Счет погибших шел на сотни.
Наверное, она пришла бы к такому же выводу на основании увиденного в подзорную трубу, но необходимость гадать отпала, когда они встретили на внутренних склонах хребта немногочисленных беженцев-горожан и измученных солдат под командованием, если можно применить такое слово, одного из нескольких оставшихся в живых офицеров хангсетского гарнизона. Потрясенный, замкнувшийся молодой лейтенант коротко доложил о случившемся. О жутких криках из моря, голубых огненных шарах, призрачных фигурах, расхаживавших по затянутым дымом улицам и убивавших всех подряд оружием из мерцающего света.
— Ничто их не брало, — рассказывал он, оцепенело глядя перед собой. — Я видел, как наши лучники били в них с пятидесяти футов. С такого расстояния стрела со стальным наконечником пробивает и доспехи, и человека. А здесь стрелы как будто растворялись в воздухе. Когда враги подошли к баррикаде футов на двадцать, я повел солдат в атаку. Кошмарный бой. Мы словно оказались под водой, двигались медленно, неуклюже, а они были намного быстрее.
Лейтенант замолчал, уйдя в воспоминания, как дряхлый старик.
— Как тебя зовут? — мягко спросила Аркет.
— Галт, — ответил он, глядя мимо нее. — Парнан Галт, рота Павлина, Пятидесятый имперский полк, набор семьдесят третьего.
Набор семьдесят третьего. Как и тот паренек, что принес известие о нападении, он был совсем еще мальчишкой, когда закончилась война. Наверное, и боев-то настоящих не видел, разве что участвовал в антипиратских рейдах да в подавлении беспорядков. Впрочем, то же самое после шестьдесят шестого относилось практически ко всем частям. Аркет дотронулась до его плеча, поднялась и отошла, оставив парня с его воспоминаниями.
Поручив сержанту позаботиться о колонне беженцев, Аркет с остальной частью отряда спустилась вниз. В голове у нее скептические голоса вовсю сражались с растущим ожиданием чего-то очень и очень скверного. И принесший известие гонец, и юный лейтенант определенно стали свидетелями явления нового и трудно объяснимого. Однако их страшные, путаные рассказы все же не были лепетом до смерти перепуганных людей, никогда не видевших сражения.
Нет? Скептик оказался громче. Помнишь свой первый бой? Помнишь, как конные махаки прорвали строй у Балдарана? Как неслись, завывая, по полю? Какая паника царила в ваших шеренгах? Помнишь траву, слипшуюся от крови, как волосенки на головке новорожденного? Как ты вылетела из седла, схватила Араштала за руку и увидела, что рука-то отрублена? Ты закричала тогда, но никто не услышал, и шевелилась ты не проворней улитки. Разве все не выглядело кошмаром?
А похожие на призраков фигуры? А неведомое мерцающее оружие? А растворяющиеся в воздухе стрелы?
Субъективные впечатления. Ужасы ночного боя. Лучники просто перепугались и запустили стрелы в небо.
Гм…
Кем бы ни были нападавшие, теперь Хангсет лежал перед ней, растерзанный, разбитый, сочащийся дымом, как тело, только что разделанное на поле брани под холодным северным небом, сочится теплом.
— Мать Откровения! Да чтоб тебя! — выдохнул Махмал Шанта, тщетно пытаясь успокоить пританцовывающего на месте коня. К чему именно относилось проклятие — к непослушному животному или представшей перед его глазами картине разрушений, — было не понять. — Что здесь произошло?
— Не знаю, — задумчиво ответила Аркет. — Зрелище не из приятных.
Шанта нахмурился, силясь усидеть в седле и не потерять при этом достоинства. Всадник из него всегда был никакой. Узловатые пальцы сжимали поводья так, словно это была веревка, с помощью которой он собирался подняться куда-то вверх.
— На мой взгляд, повторение Демларашана, только в худшем варианте, — проворчал старик.
Аркет покачала головой.
— Драконы здесь ни при чем. Слишком много всего осталось.
— А ты знаешь что-то еще, помимо драконьего пламени, что может так разрушать кириатские укрепления?.. Да что ж ему неймется!
Аркет наклонилась и положила ладонь на дрожащую шею животного. Пробормотала слова, которым научилась у отца, поцокала, как он, языком. Конь немного успокоился, уверившись, что, по крайней мере, кто-то понимает происходящее здесь и держит все под контролем.
Если бы так, подумала Аркет, криво усмехнувшись. А еще было бы замечательно, если бы люди так же легко поддавались на ложь, как лошади.
Да, старый воин должен уметь отстраняться от происходящего. Пусть все кругом дымится и тлеет, пусть безоружные оплакивают то, чего лишились, — тебе этого не позволено. Надень холодную, звенящую кольчугу профессиональной отчужденности, сживись с ней, пока не станет в ней тепло и уютно, и со временем ты вообще перестанешь замечать, что носишь броню. Ты будешь вспоминать про нее только тогда, когда она защитит тебя от укола чего-то такого, что могло бы тебя ранить. И тогда ты просто усмехнешься и забудешь о полученном ударе, как и положено воину.
Аркет посмотрела через плечо туда, где на склоне хребта сидел в седле, завернувшись в черный с золотом плащ и оттого похожий на стервятника, Пашла Менкарак, святейший и почтеннейший соглядатай первого класса. Отвернув слегка голову, он явно глядел прямо на нее.
— Мерзавец, — пробормотала Аркет.
— Будь осторожней да держи язык за зубами, — негромко предупредил Шанта, заметив, куда она смотрит. — Насколько я могу судить, старательный тип.
— Угу, — ухмыльнулась она. — Они все старательные поначалу. Посмотрим, что с ним станет через пару месяцев придворной жизни. Будет кататься по кроватям да совать хрен куда ни попадя. Как и остальные.